В начале этого столетия химии была оказана незаслуженная честь, преимущественно со стороны Академии Наук в Париже, признанием за ней метода открытия целительных свойств лекарственных веществ, особенно растений. Растения перегонялись в перегонных сосудах, обыкновенно без воды, силой огня, и, таким образом, добывались из самых ядовитых, как и из самых невинных, довольно однообразные продукты - вода, кислота, пригорелые масла, уголь, а из него - щелочная соль, всегда однородная. На такое разрушение растений затрачивали большие деньги, прежде чем усмотрели, что таким путем нельзя извлечь из растений никаких существенных составных частей, и менее всего возможно из такой пробы на огне заключать о целительных силах растений. Это заблуждение, державшееся с различными видоизменениями в течение почти полустолетия, постепенно произвело во взглядах новых врачей, более просвещённых относительно химического искусства и его пределов, обратное впечатление, вследствие чего они почти единогласно перешли к противоположному утверждению и стали отвергать за химией всякое значение для открытия целительных свойств лекарств и отыскания вспомогательных средств против страданий человеческого тела.
Но в этом они, очевидно, зашли слишком далеко. Как бы мало я не допускал общего влияния этого искусства на лекарствоведение, я, всё-таки не могу оставить без замечания, что мы должны быть благодарны химии за несколько важных открытий в этой области, и что она тут может много сделать когда-нибудь в будущем.
Химия указала врачу, искавшему паллиативного средства против страданий, причиняемых образованием болезненной кислоты в желудке, что целебной силой против этого состояния обладают щелочные соли и некоторые земли. Нужно уничтожить проглоченные в желудке яды; врач требует от химии таких противоядий, которые могли бы быстро разрушить эти яды, прежде чем последние разрушат пищеварительный канал и весь организм. Только химия могла дать ему сведения, что в щелочных солях и мылах и заключается противоядие для кислотных ядов, купоросного масла, азотной кислоты, мышьяка, так же, как и для ядовитых металлических солей, - что в кислотах заключается противоядие для щелочных солей, негашеной извести и проч., и что вообще для быстрого обезвреживание всех металлических ядов будут действительны сера, серная печень и, особенно, сернистый водород.
Она учит удалять свинец и олово, попавшие в полости человеческого тела, посредством живой ртути, растворять проглоченное железо посредством кислот и проглоченное стекло и голыши посредством плавиковой и фосфорной кислоты, подобно тому, как последняя это делает в желудке кур.
Химия добыла кислород в его чистом виде, и когда физиолог и клиницист узнали его особенное свойство поддерживать и поднимать жизненную силу, то она показала, что часть этой силы заключается в значительном специфическим теплороде этого газа, и затем доставила этот газ из массы источников, каждый раз во всё более чистом виде, чего не могли бы сделать терапевтическая Materia medica и опыт у постели больного.
Только химия могла открыть вспомогательное средство для задушенных углекислотою в парах едко-летучей щелочной соли (углекислого аммония).
Какой спасительный газ могла бы вдувать галеновская школа в лёгкие задушенных от угара, если бы химия не указала истинно спасительного средства - кислорода для вдыхания, как второй составной части дыхательного воздуха?
Даже для остатков ядов во вторых путях она сумела найти разрушающее их средство в сернистом водороде, назначаемом в питье и в виде ванн.
Кто научил растворять желчные камни, причиняющие множество самых тяжелых болезней и, до возрождения химии, бывшие часто непреодолимыми? кто же другой, как не химия (посредством азотистого эфира и уксусно-калиевой соли)?
Кого же другого, как не химию, в течение веков вопрошала врачебная наука относительно средства против мочевого камня? Был ли успех? Это зависло от вопрошавших. Тем не менее, она всё-таки сделала больше, чем ничего, предложивши раствор щелочной соли, насыщенный углекислотою. Она откроет ещё более верное средство в употреблении фосфорной кислоты.
Нужно ли всевозможные существующие лекарственные вещества прикладывать, ради пробы, к грудным железам, ставшими болезненными вследствие свернувшегося молока? Это был бы необозримый и напрасный путь. Химия даёт верное .лекарство в примочках из летучей щелочной соли, вследствие чего свернувшееся молоко делается опять жидким.
Химические опыты с корнем коломбо и испорченной желчью показали, что это растение должно быть исправляющим средством для испорченной желчи в человеческом теле, и лекарственный опыт подтвердил верность химического заключения.
Если терапия хочет знать, действует ли какое-либо новое средство горячительным образом на кровь, то перегонка с водой, за немногими исключениями, решает вопрос через присутствие или отсутствие эфирного масла.
Практика часто совсем не может узнать посредством своих чувственных признаков, содержит ли такое-то растение что-либо вяжущее. Химия открывает это вяжущее начало, часто небезразличное в практике, и даже его степени, посредством железного купороса.
Диететика не знает, содержит ли новое растение что-либо питательное. Химия обнаруживает его, извлекая растительный клей и крахмал, и может определить степень питательности растения по количеству этих веществ.
Но и там, где химия не может прямо определить целебные силы, она, тем не менее, делает это косвенно, показывая, например, недействительность смеси, образующейся от смешения сильных самих по себе средств, или, наоборот, вредность от смешения невинных средств. Когда хотят вызвать рвоту посредством рвотного камня, она запрещает прибавлять вещества, содержащих чернильно-орешковую кислоту, которая его разлагает; она запрещает пить известковую воду в тех случаях, где ожидают пользу от вяжущих частей хинной корки, которые разрушаются известковой водой; она запрещает давать вместе, в одном напитке, хину и железо, так как при этом получатся чернила; она запрещает прибавлять квасцы к гулярдовой воде, чтобы не лишить её силы; она запрещает прибавление какой-либо кислоты к послабляющим средним солям, имеющим в своём основании кремортартар и уничтожающим кислотность в первых путях. Она запрещает смешивать собственно безвредные вещества, как потогонную сурьму (особенно старую) и кремортартар, так как от такого смешения образуется яд; она запрещает при молочной диете употребление растительных кислот (образующих нерастворимый творог) и предлагает, в случае необходимости при этом кислот, купоросную кислоту.
Она знает признаки недобросовестной подделки лекарственных веществ, извлекает ядовитую сулему из каломели и учит различать эту последнюю от столь сходной с ним по наружному виду, ядовитой белой осадочной ртути.
Однако и этих немногих примеров достаточно, чтобы опровергнуть отстранение химии от открытия целительных свойств лекарственных веществ. Но что не следует обращаться к химии за советом относительно лекарственных веществ, применяемых не с целью непосредственного действия на подлежащие изменению вредные вещества, а с целью содействия отправлениям животного организма, это, между прочим, доказывают опыты с антисептическими средствами, о которых мечтали, что они должны были бы проявить в системе соков ту же самую противогнилостную силу, как и в химической склянке. Но опыт показал, что, например, селитра, столь противогнилостная вне человеческого тела, действует в гнилой лихорадке и при гангренозном расположении как раз обратно противоположно, на том основании, хотя это тут к делу не относится, что она ослабляет жизненную силу. Или неужели мы захотели бы посредством селитры исправить гнилостные вещества в желудке? Они могут быть верно удалены посредством рвотного.
Гораздо худшую услугу лекарствоведению оказали те, которые искали путь к нахождению целительных сил в примешивании неизвестных лекарств к выпущенной из жилы крови, чтобы увидеть, светлее или темнее, жиже или гуще сделается кровь. Как будто мы можем так же непосредственно доставить лекарства крови в кровеносном сосуде, как и в пробирном стакане! Как будто лекарства не должны раньше подвергнуться невероятным изменениям в пищеварительном канале, прежде чем они (и всё ещё по нескольким окольным путям!) поступят в кровь! Притом, какой различный вид имеет уже сама по ce6е выпущенная из жилы кровь, смотря по тому, выпущена ли она из разгорячённого или более спокойного тела, через меньшее или большее отверстие в кровеносном сосуде, течёт ли она струёй или по каплям, в холодной или тёплой комнате, и выливается ли в плоский или узкий сосуд.
Такие мелочные способы исследования лекарственных сил носят уже прямо на себе отпечаток их ничтожества.
Даже впрыскивание лекарств в кровеносные сосуды животных представляет, по этой же именно причине, разнозначный и ненадёжный метод. Достаточно привести один-единственный случай: чайная ложка концентрированной лавровишневой воды, почти наверное лишает кролика жизни, будучи введена ему в желудок; при впрыскивании же в ярёмную вену, она не производит никакой перемены; животное остается весёлым и здоровым.
А разве вливание лекарств в рот животным научит нас чему-нибудь достоверному относительно их лекарственных действий? Далеко нет! Разве тело их не весьма значительно отличается от нашего! Свинья переносит без вреда очень большое количество чилибухи, между тем, как люди умирали от 15 гран. Собака перенесла одну унцию свежих листьев, цветов и семян аконита; какой же человек не умер бы от этого? Лошади без вреда едят сухую траву аконита. Так же смертельны для человека листья тисового дерева, между тем, как домашние животные от них жиреют. И как же можно из действия лекарств на животных заключать о действии их на людей, когда даже у животных эти действия так часто бывают так различны? Желудок волка, отравленного аконитом, был найден воспаленным, желудок же одной большой и одной маленькой кошки - нет, хотя они также погибли от аконита. Что же из этого позволительно заключить? Поистине немного, даже если бы я не хотел сказать, ничего. Но, по крайней мере, верно то, что более тонкие внутренние изменения и ощущения, которые человек может выразить словами, у животных совершенно отпадают.
|
Библиотека